В ночь с 16 на 17 июля 1918 года были расстреляны все члены последней Царской семьи. Вместе с ними погибли в подвале Ипатьевского дома еще четыре человека. Их убили просто за то, что они решили остаться с Императором и его семьей несмотря ни на что. Это были доктор, повар, камердинер и горничная. 

Святой врач страстотерпец Евгений Боткин 

 В детстве он учился музыке, но пошел по стопам отца и стал врачом. Будучи сыном лейб-медика – знаменитого Сергея Боткина, чьим именем названа одна из московских клиник, – работал в больнице для бедных. Читал лекции студентам Императорской военно-медицинской академии. 

С началом Русско-японской войны в 1904 году Боткин ушел на фронт и стал заведовать медицинской частью Российского общества Красного Креста. "Ехал я с самыми кровожадными чувствами, – рассказывал в письмах к жене. – Первые раненые японцы мне были неприятны, и я должен был заставлять себя подходить к ним так же, как к нашим". Он писал, что так же ему был бы неприятен любой мальчик, обидевший его сына. Но позже это изменилось: война научила его видеть людей даже во врагах.

Евгений Сергеевич был глубоко верующим человеком. Он писал, что потери и поражения армии – это "результат отсутствия у людей духовности, чувства долга". Говорил, что не мог бы пережить войну, сидя в Петербурге, так нужно было ему ощущать причастность к беде России. Он не боялся за себя: был уверен, что его не убьют, "если Бог того не пожелает". Боткин вернулся домой с шестью боевыми орденами. И когда во дворце умер царский лейб-медик доктор Гирш, Александра Федоровна ответила, кого она хочет видеть на этом посту: "Боткина. Того, который был на войне". Осенью 1908-го семья Боткиных переехала в Царское Село.

Младшие дети врача – Глеб и Татьяна – быстро подружились с цесаревичем и великими княжнами. Мария и Анастасия играли с Глебом в крестики-нолики, а Татьяна Николаевна собственноручно связала голубую шапочку для тезки, когда ту остригли после брюшного тифа. Каждый день в пять часов Евгений Сергеевич слушал сердце у императрицы и всякий раз просил своих детей помочь ему вымыть руки из чашки, которую великие княжны называли "простоквашницей". Однажды, когда детей не было, Боткин попросил Анастасию позвать лакея. Та отказалась и помогла ему вымыть руки сама, сказав: "Если это ваши дети могут делать, то отчего я не могу?"

Когда Боткин отправился в тобольскую ссылку, Глеб и Татьяна последовали за ним. Но доехали только до Тобольска: в Екатеринбург их не пустили. 

В ссылке доктор Боткин упросил охрану пускать к Царской семье священника, добился полуторачасовых прогулок, а когда от больного цесаревича Алексея отлучили его наставника Пьера Жильяра, писал в Екатеринбургский исполнительный комитет с просьбой его вернуть: "Мальчик так невыразимо страдает, что никто из ближайших родных его, не говоря уже о хронически больной сердцем матери его, не жалеющей себя для него, не в силах долго выдержать ухода за ним. Моих угасающих сил тоже не хватает…" Играл с Александрой Федоровной в домино и карты, читал вслух. Преподавал детям русский язык и биологию. Только в домашних спектаклях, которые любила ставить семья, категорически отказался играть. Но даже здесь сделал исключение, когда лично цесаревич Алексей попросил его исполнить роль старого доктора. Правда, спектакль тогда не состоялся. В Тобольске он даже открыл практику – и к нему обращалось множество больных. 

«К кому только меня не звали, кроме больных по моей специальности?!, – писал Е. С. Боткин в письме брату, – К сумасшедшим, просили лечить от запоя, возили в тюрьму пользовать клептомана... Я никому не отказывал». 

Евгений Сергеевич сохранил преданность августейшим пациентам до самого конца. Ему не раз предлагали выбор: бросить Царскую семью или остаться. Но врач отказался оставить своих пациентов. Он остался верен присяге и клятве Гиппократа, исполнив свой долг – офицера, врача и человека чести.  

В шахте № 7 рудника «Ганина яма» были найдены его вставная челюсть, маленькая щеточка для бороды и усов и сломанное пенсне…

Камердинер Алексей Трупп

«Решил отпустить моего старика Чемодурова для отдыха и вместо него взять на время Труппа», – написал Император Николай II вскоре после приезда в Екатеринбург. Получилось не «на время», а навсегда: камердинер Алексей Трупп пошел с последним царем и в дом Ипатьева, и на расстрел.

На самом деле его звали Алоиз Лауре Труупс – родился в Латвии. Камердинер последнего царя был всего на семь лет младше "старика Чемодурова": ему исполнилось 62. Возможно, он просто выглядел молодым, потому что брил усы и бороду. Высокий, худой, сероглазый, носил серые брюки и тужурку. Даже на фото видна его осанка и военная выправка: в 18 лет он пошел служить и еще при Александре III был зачислен в лейб-гвардию. Некоторые пишут, что он был полковником, но другие считают это мифом: вряд ли полковники становились камердинерами.

Камердинеры – еще их называли лакеями и комнатными слугами – следили за гардеробом монарха, помогали ему одеваться. У лакеев Николая II было много бытовой работы: царь с трудом расставался со старой одеждой, предпочитая штопаное новому, зато любил военную форму.  

Из показаний Терентия Чемодурова, одного из камердинеров Николая II:

«Трупп всю жизнь был холостяком, но любил детей, особенно детей последнего императора. Говорят, у него был хороший доход – мог бы позволить себе купить несколько земельных участков близ Петербурга, да не хотел. Когда он приехал в дом Ипатьева, комендант сделал запись: "61 [год]. Имеет при себе деньги сто четыре (104) руб. Найдено при обыске 310 рублей (триста десять)". Еще во время заключения в Царском Селе какой-то пьяный офицер крикнул ему и другим слугам: "Вы – наши враги. Мы – ваши враги. Вы здесь все продажные". Последние месяцы жизни "продажный" лакей Трупп служил своему хозяину бесплатно.

Слуги и приближенные, решившие остаться с Романовыми в доме Ипатьева, давали расписку о том, что готовы подчиняться коменданту и быть заключенными наравне с царской семьей.

В Ипатьевском доме он делил комнату с поваром Иваном Харитоновым. Однажды они увидели, что на шкафу лежат заряженные бомбы, – их тут же разрядили по приказу коменданта. Еще говорили, что он, католик, участвовал в православной церковной службе. А среди красноармейцев, охранявших "дом особого назначения", однажды оказался его племянник, с которым они поговорили на своем родном латышском языке.

Почти все, что известно о Труппе, обрывисто и неточно. Его мало упоминала в своих дневниках царская чета, о нем практически не рассказывали современники. Он писал из ссылки родственникам, но осторожные люди сожгли эти письма.

Повар Иван Харитонов

Последним человеком, готовившим для Царской семьи, был Иван Харитонов. В 12 лет он стал поваренком-учеником. Практиковался в Париже, получил специальность "суповника", придумал рецепт супа-пюре из свежих огурцов. У него была счастливая семья и шестеро детей, но, когда встал вопрос, остаться ли ему с Царской семьей, он согласился немедленно. Родные поехали с ним в Тобольск, но в Екатеринбург их не пустили. Когда Харитонов прощался с семьей, кто-то предложил оставить жене его золотые часы. Повар ответил: "Вернусь – с часами, а не вернусь, – зачем их пугать раньше времени?"

Из показаний Евгения Кобылинского, главы охраны царской семьи в Тобольске:

«Когда-то императорская семья любила пикники, а Николай сам мог запечь картошку в золе. В ссылке простая еда стала не удовольствием, а необходимостью. В Тобольске ему удавалось "держать марку", даже готовя из простых продуктов: "борщ, макароны, картофель, котлеты рисовые, хлеб", "щи кислые, жареный поросенок с рисом", – такие обеды были у Романовых в те дни. "Хорошо меня кормишь, Иван", – говорил ему царь. Но многие продукты приходилось покупать в кредит, а расплачиваться было нечем. И постепенно местные жители переставали доверять Харитонову».

В Екатеринбурге арестантам поначалу разрешалось брать передачи из местного монастыря – молоко, яйца, сливки. Но скоро охрана запретила и это. "Я отказался передавать все, кроме молока, а также решил перевести их на тот паек, который был установлен для всех граждан города Екатеринбурга", – рассказывал комендант Ипатьевского дома Яков Юровский, – Ко мне обращался повар Харитонов с заявлением, что он никак из четверти фунта мяса не может готовить блюд. Я ему отвечал, что нужно привыкать жить не по-царски, а как приходится жить: по-арестантски".

Повар справлялся как мог: вместо расстегаев – макаронный пирог, вместо пельменей и вареников – картошка и салат из свеклы, вместо мандаринового желе – компот, "к большой радости всех", как писал в дневнике Император. А его последними поварятами были царские дочери: он учил их печь хлеб. 16 июля Александра Федоровна записала, что комендант принес яйца для Алексея, – в режиме все же были послабления. Но приготовить омлет для цесаревича повару Харитонову уже не удалось.

При расследовании в Ипатьевском доме золотых часов не нашли.

Горничная Анна Демидова

Демидова была лет 42, высокая, полная, блондинка, лицо красноватое, нос прямой и небольшой, глаза голубые.

Анна Демидова до последнего дня носила корсет: императрица считала, что ходить без него – распущенность. А она привыкла делать так, как считала правильным хозяйка, ведь прослужила ей 17 лет.

Комнатная девушка – или горничная – последней императрицы родилась в мещанской семье в Череповце. Знала иностранные языки, играла на фортепиано. Но лучше всего ей удавалось вышивать, вязать и шить. Это и привлекло Александру Федоровну: она увидела работы девушки на выставке в Ярославле. И скоро Нюта стала служить Царской семье. Комнатные девушки в основном занимались одеждой императрицы, но главной обязанностью Анны стало учить царских дочерей рукоделию. В каком-то смысле она была для них еще одной няней. "Сейчас иду спать. Нюта меня причесывает", – писала как-то отцу великая княжна Ольга. А больше всех ее любила Анастасия. В письмах великая княжна обращалась к горничной "дорогая Нюта". Своих детей у Анны не было: комнатные девушки не должны были выходить замуж. И когда однажды ей сделали предложение, она предпочла остаться с Царской семьей.

В Тобольске всем арестантам сделали удостоверения личности, хотя смысла в них не было: охрана каждого знала в лицо

"Последние две недели, когда узнала, что нас намереваются "куда-то" отправить, жила нервно, мало спала, волновалась неизвестностью, куда нас отправят, – писала она в дневнике. – Это было тяжелое время. Только уже дорогой мы узнали, что мы "на дальний север держим путь", и как подумаешь только – "Тобольск", сжимается сердце".

Анна Демидова хоть и не была аристократкой, но получила за службу потомственное дворянство и, живя во дворце, конечно, привыкла к комфорту. Еще на пароходе, везшем узников в ссылку, она писала: "Жесткие диваны и ничего больше, даже графинов для воды нет ни в одной каюте. Каюты – довольно большие комнаты с двумя или одним диваном и весьма неудобным умывальником. Рассчитано на людей, не привыкших много умываться. Можно вымыть нос, но до шеи воды не донесешь – мешает кран". Но "особенно было тяжело, что для Хозяев ничего не было приготовлено", добавляла она.

В Тобольске, затем в Екатеринбурге, Анна взяла на себя много хозяйственных мелочей. "Дети помогают Нюте штопать их чулки и постельное белье", "перед ужином Мария и Нюта помыли мне голову", – писала в дневнике Александра Федоровна.

Как и ее хозяйка, Анна до последнего оставалась дамой. Александра в ссылке всегда наряжалась и надевала шляпу, когда шла на прогулку, даже когда эти прогулки стали по-настоящему похожи на тюремные. А Нюта у кровати держала черную шелковую сумку – она никогда с ней не расставалась, хранила там самые нужные вещи. При расследовании были найдены остатки ее вещей – белая блузка, вышитая гладью, белый батистовый носовой платок и розовая с серыми отливами шелковая ленточка. Наверняка все свои вещи она вышивала сама. 

(из показаний Евгения Кобылинского, главы охраны царской семьи в Тобольске): «Спускаясь в подвал Ипатьевского дома, она несла белые подушки – арестанты думали, что их куда-то увезут, и взяли с собой разную мелочь. Нюта прислонилась к косяку двери, а рядом встала Анастасия.

Когда большевики начали стрелять, она заметалась по комнате, прикрываясь подушкой. Пули, предназначавшиеся ей, увязли в пуху. Выстрелы смолкли, и она сказала: «Слава Богу! Меня Бог спас!» После этого Нюту добили штыком».